Выражение «состязательная система» может использоваться в узком смысле. Когда мы говорим о «состязательной системе» в узком смысле этого слова, мы имеем ввиду философию судебного решения, концепцию, как вести дела в судах, точку зрения на роли, которые играют адвокаты, судьи и жюри в разрешении правового спора.
Философия судебного решения, выраженная в «состязательной системе», является, говоря в целом, философией, которая настаивает на уточнении функций адвоката, со стороны судьи или судьи, со стороны жюри. За решение по делу отвечает судья или же судья и жюри. Это решение должно быть настолько объективным и свободным от предубеждения, насколько это возможно. Конституция Массачусетса гарантирует — на языке, который в своей идиоматичности сразу же вызывает образы великой эпохи, эпохи просвещения и Американской, и Французской революций — что «правом каждого гражданина является быть опрошенным судьями настолько свободно, беспристрастно и независимо, насколько допускается гуманностью». Если судья должен выполнить эту высокую функцию — функцию, которая, как признаёт Конституция, может подвергнуть человеческую природу суровому испытанию — тогда правила процедуры, которые управляют судебным процессом, должны быть такими, чтобы они не обязывали и не понуждали его уклониться от той сложной роли, на которую он выбран. Он не должен становиться на чью‑либо сторону. Он должен вынести решение, только после того, как были рассмотрены все доказательства и заслушаны все аргументы.
Судья и жюри должны воздержаться от пристрастности. В то же самое время честный суд требует, чтобы каждая сторона противоборства была тщательно заслушана во всей своей полноте и цельности. Но до того, как судья сможет оценить полную силу аргументов, он должен быть представлен ему с пристрастным рвением того, на кого не распространяются ограничения судебной должности. Судья не может знать насколько силён аргумент, пока он не услышал его из уст того, кто посвятил все силы своего ума на его формулировку.
Это является функцией адвоката. Его задача — не решать, а убеждать. От него не ожидают, что он будет представлять дело в цветистой и отстранённой манере, но таким образом, чтобы показать его в аспекте, наиболее выгодном для клиента. Он не похож на ювелира, который медленно поворачивает алмаз на свету, чтобы полностью рассмотреть каждую его грань. Вместо этого, адвокат держит алмаз твёрдо, так чтобы каждая грань его пришла на помощь. Задачей адвоката является помочь судье и жюри увидеть дело так, как оно представляется заинтересованному лицу, в том аспекте, который оно приобретает, когда смотрят под таким углом, куда судьба забросила клиента.
Вот что мы в общем имеем ввиду, когда говорим о состязательной системе, когда мы говорим эту фразу о судебном противостоянии. Как я уже указал, возможно более широкое использование фразы — путём аналогии и с многочисленными оговорками — до решений, которые выносят не судьи и жюри, а огромное общество, находящееся вне зала заседаний. Существует такая разновидность состязательной системы, которая, можно сказать, лежит в основе поведения законодательной палаты, промышленного предприятия или университета. Я слегка коснусь некоторых аспектов этой более широкой концепции в конце моего выступления. Пока что я хотел бы рассмотреть поближе состязательную систему, которая лежит в основе слушаний дел в судах.
Позвольте мне начать с того аспекта состязательной системы, который больше всего озадачивает, чтобы не сказать обижает, простого человека. Этические стандарты профессии юриста делают её совершенно подходящей для адвоката, осуществляющего в уголовном деле защиту человека, который, как ему известно, виновен.
Следует внимательно ответить, что в США адвокат не обязан защищать виновного человека. Если его не назначил суд в качестве государственного защитника, адвокат может отказаться защищать человека, с которым он не хочет сотрудничать, виновен он или невиновен. Правило, которое я здесь обсуждаю, гласит, что не нарушая приличия адвокат может, если сочтёт подходящим для себя, защищать человека, который, как ему известно виновен. И не только это, но он может предоставлять свои услуги за плату; он может, без угрызений совести, принимать компенсацию за то, что появляется в суде, чтобы защищать человека, который, как ему известно, виновен.
В этом месте простой человек склонен терять терпение с юристом и его любопытными взглядами на мораль. «Конечно»,— говорит он,— «должно быть что‑то неправильно когда, с одной стороны, у нас есть суды, которые должны выяснить, виновен ли на самом деле человек, и когда, с другой, мы разрешаем опытному адвокату приходить в суд, чтобы помочь виновному человеку своим даром убеждения. Так как вся правоохранительная машина должна отделить виновного от невиновного, адвокат должен помочь ей, выступив и сообщив суду, что его клиент виновен». Видимо так обычный человек видит всё это.
Так же обычный человек не часто убеждается аргументами, обычно применяемыми для оправдания адвоката, защищающего человека, который, как ему известно, виновен. Каковы эти аргументы? Ну, говорят, что вина человека, обвиняемого в преступлении, не определяется в тишине офиса адвоката, это делается на открытом заседании, в ходе судебного процесса. Если каждый адвокат, с кем обвиняемый связывается, отказывается взять дело, так как виновность очевидна, тогда обвиняемый, по сути, отвержен судом и ему отказано в формальном расследовании, которое закон предоставляет ему. Далее говорится, что видимость часто обманчива; многие люди казались явно виновными, пока медленно вращающиеся колёса правосудия не показали их невиновность. Даже признаниям не всегда можно доверять. Нередки дела, когда женщина, скажем, признаётся в преступлении, чтобы спасти своего виновного мужа. Опять‑таки, человек в состоянии стресса, движимый странным желанием самонаказания может признаться в преступлении, которое он никогда не совершал, чтобы искупить воображаемую вину. Так как все эти вещи случаются и выводы о вине часто ошибочны, доказывается, что адвокат не имеет права судить о вине или невинности своего клиента до судебного процесса. Если он отказывается защищать клиента, так как думает, что он виновен, адвокат непозволительным образом попирает органы суда и жюри.
Насколько убедительна для нормального человека эта попытка оправдать правило? Я не думаю, что можно развеять его сомнения. Этот аргумент кажется ему слишком умным, немного слишком удачным. Тогда что я думаю, как адвокат об этом аргументе? Я думаю, он отчасти верен. Я достиг этого убеждения на основе свидетельства некоторых из моих братьев по адвокатуре. Адвокат, имеющий большой опыт в уголовных делах может иногда дать драматичный пример, когда он представлял клиента, насчёт виновности которого был твёрдо уверен, и вдруг дело принимало неожиданный оборот, когда обнаруживались доказательства невиновности клиента.
Всё же такой опыт полностью не закрывает вопрос. Можно ответить, что все человеческие решения могут быть ошибочны. Нужно просчитать вероятность. Мы допускаем, что есть шанс того, что опытный адвокат, знающий человеческую натуру и имеющий доступ к самым интимным фактам, может ошибочно заключить, что его клиент виновен, когда фактически он невиновен. Но шанс так невелик, что можно поспорить, на него не обратят внимания при реальном рассмотрении дела.
Мы можем попытаться ответить на этот аргумент, в свою очередь, сказав, что там где цена вопроса — вина или невиновность человека, простой расчёт возможностей не может иметь места. Но правдивый ответ лежит ещё глубже. Причина лежит в соображениях иного порядка, чем те, что я обсуждал до сих пор. Цель этого правила — не только оградить невинного человека от возможности несправедливого обвинения, что само по себе ценно. Оно нацелено на оздоровление и исцеление процедур, при помощи которых общество клеймит своего провинившегося члена.
Зачем вообще нужны суды и процессы? Зачем беспокоиться о судьях и жюри, исках и встречных исках. Когда возникают споры и выдвигаются обвинения, почему бы государству просто не назначить честных и умных людей для проведения расследований? Почему бы не позволить им, после изучения доказательств и разрешения видимых противоречий, сделать свои заключения, не прибегая к помощи адвокатов, фанфар и публичного суда?
Истории известны меры, предпринятые в этом направлении. С одной из них были знакомы в Европе в разные периоды и в разных формах. Это институция судьи, ведущего расследование, le juge d’instruction (пер. с фран. судебный следователь), der Untersuchungsrichter (пер. с немецкого следственный судья). В важных уголовных делах это официальное лицо производит своё собственное расследование и составляет собственное заключение на основе имеющихся доказательств. На всякий случай, ему никогда не предоставлялось право окончательного решения о виновности. Всё же его данные имеют некоторое влияние на последующий суд; форма, которую он придал своему дознанию, имеет тенденцию определять судебный процесс и часто имеет решающее значения в случае сомнений.
В странах общего права, включая Соединённые штаты, нет такого официального лица или института. Почему же мы отвергаем меру, которая кажется такой разумной в своей спокойной эффективности? В моём ответе я могу просто привести опыт Европы и процитировать наблюдателя из Франции, который заметил, что в делах, где судебный следователь приходит к заключению об отмене судебного преследования, имеется оттенок сожаления в том, как он подписывает необходимые документы. Европейский опыт так же говорит о том, что политические интересы зачастую вовлечены в обвинения в преступлении и, чтобы предотвратить злоупотребления, желательно каждый факт о виновности заслушивать в суде, открытом для публики.
Но открытость сама по себе, не является гарантией от злоупотреблений процессуальными нормами. Публичные суды над предполагаемыми предателями, что почти всегда происходят после жестоких революций, являются убедительным доказательством этого факта. Что действительно важно, так это то, что обвиняемый постоянно имеет на своей стороне опытного адвоката, призванного наблюдать за соблюдением его прав. Когда дело доходит до последнего слушания в суде, участие обвиняемого в нём сводится к возможности предоставлять доказательства и обоснованные аргументы от своего имени. Такая возможность не может иметь смысл, если только обвиняемого не представляет профессиональный адвокат. Если ему отказано в таком представлении, процедура публичного суда становится подозрительной и извращённой. Именно по этой причине я говорю, что интеграция самого общества требует того, чтобы обвиняемого представлял адвокат. Если он неоспоримо виновен, это представление, в каком то смысле, символично. Но символизм этот жизненно необходим. Он отмечает решимость общества хранить незапятнанными и, вне всяких подозрений, процедуры, при помощи которых люди клеймятся обществом за нарушение его правил.
Адвокат, действующий от имени обвиняемого, присутствует в суде не просто для того, чтобы представлять своего клиента, он представляет жизненные интересы самого общества, он играет важную роль в одном из фундаментальных процессов в упорядоченном обществе. Правила, управляющие его поведением, проясняют это.
Фундаментальный принцип канонов этики адвоката заключается в том, что ему нельзя заявлять судье и жюри, что лично он верит в невиновность своего клиента. Он может сказать, например: «Я заявляю, что доказательство не может установить вину моего клиента». Но ему нельзя сказать: «Лично я знаю, что мой клиент невиновен», так же и судья и жюри не могут спрашивать его о том, верит ли он в виновность своего клиента.
Эти правила, касающиеся поведения адвоката в суде, не только важны сами по себе, они важны так же и для идеи, вытекающей из них. Они проясняют, что адвокат присутствует не только, как личность со всеми своими предпочтениями и неприязнью, верой и неверием, но как некто, играющий важную роль в в процессе принятия общественных решений. Адвокат никогда не является простым агентом своего клиента. Если он не одобряет поведение своего клиента во время процесса, он может — хотя зачастую это является болезненным решением — оставить это дело. Очевидно, что ему нельзя принимать участие в фабрикации доказательств, точно так же, как не разрешается бросать подозрение на невиновного человека, чтобы освободить своего клиента.
Роль адвоката защиты настолько важна, что тогда, когда обвиняемый не может найти адвоката, который бы представлял его или не может себе позволить платить адвокату, судебной практикой является назначение адвоката, представляющего его интересы. В нашей конституционной системе неспособность суда осуществить это имеет результатом признание обвинения недействительным. Несмотря на эти формальные гарантии, в нашей американской практике можно многое улучшить. Бесплатные услуги государственного адвоката, защищающего человека, который иначе был бы лишён защиты, обычно низкооплачиваемы, и способные и занятые адвокаты часто уклоняются от бремени этого назначения. Однако в настоящее время существуют подвижки по улучшению этой ситуации, чтобы обеспечить адекватно оплачиваемого и компетентного адвоката, для каждого человека, обвиняемого в серьёзном преступлении.
До сих пор я в основном делал ударение на роли адвоката в защите по уголовным преступлениям. Но необходимость состязательного представления с активной поддержкой обеих сторон, так же требуются в гражданских делах. Начнём с того, что существует элемент общественного клеймения почти во всех неблагоприятных решениях суда, так что соображения, применимые к уголовным делам, так же относятся и к гражданским спорам. Быть обвинённым в небрежном вождении или нарушении контракта, не значит носить на себе печать уголовного преступления, но и в этих случаях общество так же должно быть озабочено тем, что осуждение с оговорками, применяемое в неблагоприятных решениях гражданского суда, не должно выноситься в отношении того, кто не имел шансов представить своё дело в полном объёме.
Гораздо более важным в сложных спорах является тот факт, который состязательная система вносит в принятие обоснованного решения, решения, которое принимает во внимание все факты и соответствующие правила. В утверждении, сделанном недавно комитетом Американской ассоциации адвокатов, было указано, как в отсутствии состязательного освещения, существует тенденция со стороны любого официального лица, обладающего правом решения, делать умозаключения на ранней стадии и придерживаться заключения, при наличии противоречивых соображений, которые появились позже. На языке комитета:
Обычно в практике так случается, что на какой‑то ранней стадии из доказательств следует какая‑то знакомая модель; вспоминается привычный ярлык, и, не ожидая дальнейших доказательств, этот ярлык быстро приклеивается. Является ошибкой полагать, что такое раннее решение о типе дела непременно является результатом нетерпения, предрассудков и умственной лени. Зачастую это происходит из очень понятного желания сделать слушание упорядоченным и внятным, так как без некоей предварительной теории не существует стандарта относительности, которым оцениваются доказательства.
Но то, что начинается в качестве предварительного диагноза, предназначенного направить направление расспросов, быстро и неуловимо становится твёрдым убеждением, так как всё, что подтверждает диагноз, делает сильный отпечаток в сознании, в то время, как всё, что противоречит ему, рассеивается вниманием.
«Состязательное освещение кажется единственным средством для борьбы с естественной человеческой тенденцией судить слишком быстро в рамках уже знакомого, которое, всё же ещё не известно. Аргументы адвоката задерживают дело в напряжении между двумя противоположными интерпретациями. В то время, как точная классификация дела таким образом откладывается, есть время исследовать все особенности и нюансы».
Такое перефразирование вопроса, думаю, проясняет почему состязательное освещение споров является, возможно, наиболее эффективным методом борьбы с бюрократией. Бюрократия существует конечно же во всех странах и является как силой добра, так и зла. Однако неправда, что всегда, когда мы говорим «бюрократ» в критическом смысле, мы имеем в виду официальное лицо, которое, говоря языком, процитированным мною, имеет тенденцию «судить слишком быстро и в рамках известного, которое всё же ещё не известно», официальное лицо, которое делает заключение ещё до того, как у меня был шанс объяснить ему моё дело, что оно точно такое же, как и предыдущего человека в очереди? И не является ли единственным безотказным лекарством от этого зла состязательное освещение, которое будет «держать дело... в напряжении между...противоречащими интерпретациями», пока официальное лицо, выносящее решения сможет «исследовать все его особенности и нюансы»?
У меня нет времени, чтобы объяснять все сложности состязательной системы и сравнивать разные способы, которыми система и философия, на которой она основана ...